#лица_необщего_выражения
Николай Стефанович (1912-1979) – русский поэт и переводчик.
Николай Стефанович практически не печатал свои стихи при жизни, был известен как переводчик. Над сборником своих стихотворений он работал до конца своих дней.
Стефанович был актером. В 1941 году он дежурил на крыше Вахтанговского театра, когда в него угодила фашистская бомба, стал инвалидом. Занялся переводами. Виделся и переписывался с Пастернаком, Эренбургом...”, – пишет Е. Евтушенко о Стефановиче в антологии “Строфы века”. Однако во времена работы над "Строфами” ни Евтушенко, ни составитель “Строф века-2”, тогда бывший редактором, не знали о жуткой находке, сделанной Виталием Шенталинским в архивах Лубянки: именно по доносу Стефановича 21 апреля 1947 года был арестован великий писатель Даниил Андреев, а следом – еще более двадцати человек. А. И. Солженицын пишет в романе “В круге первом”: “Сын Леонида Андреева Даниил написал роман и собрал два десятка друзей послушать его. Литературный четверг в стиле девятнадцатого века... Этот роман обошелся каждому слушателю в двадцать пять лет исправительно-трудовых лагерей". Именно такой версии придерживался сам Даниил Андреев, говоривший, что простил Стефановича: тогда, в начале сорок седьмого, он дал почитать свой роман “Странники ночи” единственному человеку, больному и тщедушному своему другу. Друг отнес роман прямиком на Лубянку. И в тамошних архивах есть доносы Стефановича далеко не на одного Даниила Андреева, и подписаны они не “кликухой”, а подлинным именем автора, что более чем странно. Ответ, возможно, отыскивается на страницах того же романа Солженицына: “...всех сербов, оставшихся в Союзе, или загоняли в антититовское движение, или сажали в тюрьму”. Стефанович по происхождению был сербом, перед ним, очевидно, стоял тот же выбор, но много ли пользы мог принести актер-инвалид антититовскому движению? Власти нашли для актера иную роль. Старые лагерники говорят, что собственной фамилией заставляли расписываться лишь тех, кого намеревались использовать в качестве свидетелей на открытом процессе. Во время процесса Андреева Стефанович, впрочем, был болен. Где правда?
***
Громадный мир, запутанный и зыбкий,
Как обморок, бессвязен и угрюм.
Деревья существуют по ошибке
И облака блуждают наобум.
И не спасет химический анализ,
И страшно жить, и даже стебли трав,
Самих себя случайно осознав,
В рассудке бы, наверно, помешались.
***
Я как в гробу, я словно взаперти, -
Теснят углы и стены отовсюду,
И вырваться труднее, чем верблюду
Через ушко игольное пройти.
А в небе синем облако, спеша,
Летит куда-то вдаль, посол крылатый,
Я отпустил бы с ним тебя, душа,
Когда б, разбитая, лететь могла ты.
***
Валерьяны снотворные капли,
Колыбельные капли дождя.
Схоронили, промокли, прозябли,
Оглянулись, домой уходя.
И осталось в холодной могиле
Только тело, чужое, ничье...
Слава Богу, что это зарыли
Не меня, а кого-то еще.
Ночь
Обшарпанный и неуклюжий,
Весь город кажется утопией,
Когда задумчивые лужи
С ночных домов снимают копии.
Когда делиться больше не с кем
Тревожным запахом жасмина,
А улиц некие отрезки
Ночуют в темных магазинах.
Как дым, летящий из трубы,
Над миром Путь простерся Млечный...
В такую ночь до жизни вечной,
Быть может, пять минут ходьбы.
***
До чего ж характер
Труден и не прост
У слепых галактик,
У безумных звезд.
Мрачная эпоха,
Произвол планет...
Хорошо, что плохо,
Если Бога нет.
***
Весть страшная, меня испепелив,
Была как бомбы водородной взрыв.
Погибло всё - дворы, закаты, вёсны,
Июль душистый, март великопостный.
С тех пор, как весть услышал роковую,
Я вообще уже не существую.
Зову тебя: откликнись, наконец, -
Поговорим, как с мертвецом мертвец...
***
Прятались, играя,
Жадно, горячо.
То, чем был вчера я,
Может быть, в сарае
Прячется еще?
Скрылось не в аллее ли?
Я не разберу.
Мы тогда затеяли
Скверную игру.
Тяжело и жалко...
По стене звеня,
Палка выручалка -
Выручи меня!
***
Я, вероятно, очень стар,
Но, как и в детстве - у балкона
Повис задумчивый комар
На нитке собственного звона.
И то же всё до мелочей,
До каждой трещины на блюдце…
Когда я слышу: "Мальчик! Эй!" -
Я не могу не оглянуться.
***
Каждый запах здесь едок и горек,
На веревках привольно белью.
Почему я люблю этот дворик,
Эти листья и окна люблю?
И чердак, заколоченный жестью,
Даже мусора пеструю смесь...
Или детства второе пришествие
Ожидается именно здесь?
***
Просто дворик, а сколько трагедий.
Просто флигель, забор и подвал...
На качелях дощатых медведя
Здесь когда-то подросток качал.
Перестань надрываться и охать!
Всё, что в сердце таишь взаперти -
И обиды, и страсти, и похоть -
Ты в единый порыв преврати.
Пред тобой - неприступные грани
И твердыни, простертые ввысь…
Хоть с молитвой, хоть с бешеной бранью -
Все равно, одолей и прорвись.
Здесь поддержки не жди ниоткуда,
Здесь никто не протянет руки,
Здесь безумье и ставка на чудо
Абсолютно всему вопреки.
Словно с миром впервые знакомясь,
Надо в детство, как в бездну, упасть, -
И почувствуешь вдруг невесомость,
И окончится времени власть.
И появится тот же подросток,
И на тех же качелях медведь...
Это всё потрясающе просто,
Надо только желать и посметь.
***
Мы прятались, в саду желтела осень...
Прошли года, но миг минувший цел,
И мячик тот, что я тогда подбросил,
Еще упасть на землю не успел.
Еще лучи на той же спинке стула,
И, может быть, вбегая в этот сад,
Ту бабочку, что только что вспорхнула,
Вспугнули мы сто тысяч лет назад.
***
Было многое: и апокалипсис,
И Евангелие от Луки,
Но ведь мы всё равно не покаялись, -
Мол, у страха глаза велики.
И повсюду брезгливой иронии
И усталости вечной печать...
Неужели мы всё проворонили,
Всё проспали, и нечего ждать?
